выбравшись наружу, взмыл вверх.
Мы опять увидели в зените крохотное белое солнце, неприветливое, бессильное светило, не способное ни утеплить планету, ни затмить лихорадочное сверкание звезд. Внизу простиралась мертвенно зеленая равнина – никелевые поля, никелевые леса, озера и реки никелевых растворов. И везде, куда хватал глаз, громоздились шары звездолетов, огромные, угрюмые – горы рядом с холмиком «Волопаса», приткнувшегося в центре образованной ими долинки.
Громовержец не успел завершить витка над «Волопасом», как попал в гравитационный конус. Дракона так быстро швырнуло вниз, что Лусин закряхтел, Мери застонала, а у меня замерло сердце.
Еще быстрее нас засосало в недра «Волопаса» и здесь, на причальной площадке, веером поразбросало – дракона в одну сторону, Мери с Лусиным в другую, а меня с Петри в третью.
– Берегитесь! – закричал Петри, увлекая меня с площадки. На нее валились другие драконы, засосанные гравитационной трубой.
Я не сумел быстро отскочить, и на меня упал Ромеро, а на Ромеро – Камагин. К счастью, ни один из гигантских ящеров на нас не свалился – иначе все счеты с нами были бы покончены сразу.
– Дома! – сформулировал Осима наше общее чувство.
Мы шли вдоль знакомых зданий, еще недавно наших квартир; во Вселенной, вероятно, не было уголка более близкого нам, чем этот. И разрушители ничего не тронули в комнатах, то один, то другой из пленников выбегал на улицу и радостно сообщал, что все сохранено, как было до высадки на зеленую планету.
– Загляни, как у нас, – попросил я Мери у дверей в нашу квартиру. – А я пойду в обсервационный зал. Не беспокойся, мне хорошо.
Я не сделал и двух шагов, как мимо пробежал Астр со склянкой в руке. Я окликнул его, он не отозвался.
– Куда он умчался? – спросил я Мери. – В такое время разгуливать по звездолету небезопасно!
Она лукаво улыбнулась.
– Ничего с ним не будет. Подождем здесь его возвращения.
Астр возвратился минут через пять. Он сиял.
– Все исполнено, мама! – кричал он издали. – Я выплеснул склянку. Планета заражена.
Я ничего не понимал.
– Заражена? Может, все-таки объяснишь, Мери, что происходит?
Оказалось, Астр распылил на планете жизнедеятельных бактерий, питающихся никелем и его солями. Планета теперь заражена жизнью. Вначале процесс будет совершаться незаметно, потом убыстрится, пока на поверхности и в никелевых недрах не забушует эпидемия жизни. И тогда оборвать жадное ее разрастание будет возможно, лишь полностью уничтожив планету.
– Я теперь жизнетворец, отец! – с гордостью сказал Астр.
– Ты молодец! – сказал я и похлопал его по плечу.
На экранах разворачивалась звездная сфера. Мы находились где-то на окраине скопления. Я навел умножитель на Оранжевую. Это был сверхгигант такой неистовой светимости, что он представлялся скорее крохотной луной, чем звездой. Была хорошо видна и ее единственная планета: она сверкала то желтым, то синевато-белым, словно ее отражающая способность менялась при повороте вокруг оси.
После кратковременного оживления мне вновь стало плохо. Петри первый заметил, что я теряю сознание. Пришел в себя я на улице. Петри нес меня, рядом шли друзья. Я попросил опустить меня на землю, Петри отказался. В комнате я лег на диван. Друзья настроились на мое излучение, мыслями беседовать было не только безопасней, но и легче – мне, во всяком случае.
– Произошли удивительные события, надо в них разобраться, – сказал я. – Я хотел бы знать ваше мнение, Павел.
Ромеро не успел начать, как в комнату вошли Астр с Лусином и Андре. Андре был одет в новое, выбрит, причесан – все это проделали Лусин с Астром, когда добрались до квартиры Лусина. Он теперь больше напоминал прежнего Андре, постаревшего, похудевшего, – такими, вероятно, наши предки поднимались с постелей после болезни. Одно лишь лицо, отсутствующее, то подергивающееся в лукавой ухмылке, то испуганно кривящееся, да бессмысленно тусклые глаза говорили, что разум не вернулся.
– Можно побыть с вами? – спросил Астр за троих.
Против Астра я возразить не мог, но Андре меня смущал.
– Разве вы не заметили, что у Андре сумасшествие не болтливое? – успокоил меня Ромеро. – Когда-то утверждали, что каждый сходит с ума по своей системе. Система безумия нашего несчастного друга – замкнутость. Поговорим о ваших снах, Эли.
– Сны адмирала относятся, по древней терминологии, к вещим, сейчас против этого не восстает даже скептик Камагин, – сказал он дальше. – Сновидения Эли – своеобразная информация, переданная тайными нашими друзьями. И, похоже, они в непосредственном окружении Великого разрушителя. Откуда, в противном случае, могли бы вы узнать, что происходило на военном совете врагов? И если форма передачи фантасмагорична – вряд ли стратеги разрушителей разрастаются кронами, взрываются и разливаются ручьями, – то содержание подтверждено фактом эвакуации. Возможно даже, что на нашей стороне выступают не отдельные разрушители, но организация. Кроется ли за неполадками на Третьей планете сознательная диверсия? Если так, то где эта Третья планета? И кто из приближенных властителя причастен к ней?
Ромеро закончил так:
– Сегодня единственным достоверным источником информации являются сновидения адмирала. Я понимаю, что нелепо просить Эли видеть побольше снов. Но запоминать все, что вы увидите во сне, друг мой, я прошу – абсолютно все, до самого тихого звука, до самого бледного силуэта. А теперь отдохните. И пусть вам приснятся новые сны – удивительней прежних.
Они поднялись все сразу. Мери хотела остаться, но я отослал и ее. Я догадывался, что ей не терпится в лабораторию. Я отлично посплю, заверил я. Лусин с Астром тормошили Андре, тот отстранялся с таким испугом, что мне стало его жаль.
– Оставьте Андре, он будет тихонько сидеть, я буду тихонько дремать, мы превосходно поладим друг с другом.
Вначале я и вправду хотел поспать, но сон не шел.
Я стал присматриваться к Андре.
Он уныло сидел в уголке, монотонно раскачиваясь, голова его была опущена, локоны, причесанные и помытые, метались как живые. Уже десятки раз я наблюдал Андре в таком состоянии полного отрешения, разница была та, что до меня не доносился дребезжащий голос, тоскливо бубнящий о сером козлике.
– Что же ты не советуешь мне сойти с ума? – спросил я. – И разве глупая бабушка уже отыскала пропавшего козлика?
Он приподнял голову, вслушался, от напряжения у него отвисла нижняя челюсть. Посторонние голоса уже проникали в него. Но глухие заборы по-прежнему прикрывали те части мозга, где творилось понимание.
– Андре, возвращайся! – сказал я, волнуясь. – Прошу тебя, возвращайся, Андре!
И это он услышал, не только услышал, но и что-то понял, потому что испугался, отодвинулся еще дальше в угол и там боязливо замер. Было какое-то жуткое противоречие между его лицом, озаренным отблеском далекого понимания